Кап... кап... кап...
Дождь за окном стучал по стеклу крупными тяжелыми каплями, грозя вот-вот разбить окно и осыпаться на пол вперемешку с бриллиантово блестящими осколками стекла.
А Луна улыбалась.
Она всегда улыбалась. Когда холодно. Сыро. Мрачно. Одиноко. Радужно. Печально. Весело. Солнечно. Тепло. Тревожно. Она просто улыбалась и не думала о том, как это выглядит. Ее никогда не заботило мнение остальных.
Сейчас оно и вовсе не имело значения.
Папа говорит: «Ты же просто умнее их, Луна, неужели ты не понимаешь?» Она понимает. Она понимает все лучше, чем папа. И отвечает: «Да, папа, конечно». Она никогда не говорит ему, что он не прав. Она слишком бережет его. Он – последнее, что осталось живого и настоящего.
Так идут ее дни. Один за другим. Скомканные кусочки полуживых мыслей, оборванные клочки эмоций, суетливо исписанные странички блокнота, изрисованные уголки листов в учебников. Сиротливый «Придира» на тумбочке. Смех за спиной, крупные браслеты, похожие на наручники, несколько килограмм ожерельев из бутылочных пробок и булавок, серьги-редиски...
Мамина фотография. Она уже порядком потрепана и местами порвана. Кое-где на ней расплываются странные сизые пятна от давних слез. Со слезами Луна давно справилась. А вот с улыбкой было сложнее.
Мама тоже улыбалась. У нее были такие же белые волосы до лопаток, та же бестелесность, те же хрупкие запястья и обморочность во взгляде. И глаза гения.
Почему-то мы все так привыкли обожествлять мертвых.
...Сейчас в спальне пусто. Луна полулежит на кровати, укрывшись пушистым пледом, который каждый год возит из дома. Она способна заснуть, только им укрываясь. Плед все еще сохранил мамин запах. Время над ним не властно.
В руках она греет чашку с зеленым чаем. Она уже давно научилась превращать воду в чай. Правда, выходило почему-то только в зеленый. Иногда в чашке можно было найти плавающие дольки лимона, которые получались по чистой случайности. Но Луна все же была собой очень горда. Умение превращать воду в чай казалось ей совершеннейшим чудом, которому можно вечно удивляться и хлопать в ладоши. Гораздо важнее всяких Патронусов, Щитовых и Манящих Чар, важнее полетов на метле и изучения зельеварения и, уж конечно, важнее защиты от Темных Искусств.
Чашка тоже словно бы соткана из детских воспоминаний. На ее оббитом фарфоровом боку удобно расположилась довольная кривоватая корова со смешными, торчащими, совсем не острыми рогами.
Чай приятно грел руки, мама на фотографии улыбалась, плед согревал, а по окну барабанил теплый, совсем не озлобленный дождь. Его размеренный стук усыплял и пел колыбельные.
И она задремала, сама того не заметив.